Рука его не слишком твердо двинулась к выключателю стоявшего рядом на кресле магнитофона, но Адони быстро нагнулся и с какой-то ласковой греческой фразой накрыл кнопку ладонью. Сэр Джулиан оставил попытку и снова откинулся на спинку кресла, кивая и улыбаясь. С болезненным состраданием я заметила, что кивок перешел в дрожь, унять которую старому актеру стоило большого труда.

– Кто здесь был, отец? – спросил Макс.

Сэр Джулиан поглядел на него и отвел взгляд, который на менее примечательном лице можно было бы назвать уклончивым.

– Кто здесь был? А кому тут быть?

– Ты знаешь, Адони?

Молодой садовник пожал плечами.

– Нет. Когда я вошел, он был уже такой. Я и не знал, что кто-то должен был зайти.

– Не должен. Полагаю, когда ты вошел, он был один? Вряд ли ты бы иначе подал мне сигнал «путь свободен». – Макс опустил глаза на отца, который, не обращая ни малейшего внимания на их беседу, снова удалился в свой личный мир, затуманенную джином даль, освещенную пылающими углями и овеянную дымкой поэзии. – Хотел бы я знать, отчего он вернулся? Он тебе не говорил?

– Сказал что-то насчет того, что Михаэль Андиакис заболел, но у меня не было времени вытянуть из него что-нибудь еще. Он говорил совсем бессвязно... Все время порывался включить музыку. Кстати, когда я поднялся к дому, магнитофон работал. Я перепугался – решил, что с ним кто-то есть.

– Ну, кто-то с ним, безусловно, был. – Голос Макса звучал сдавленно и угрюмо. – Он не говорил, как добрался сюда из города?

Адони покачал головой.

– Я уже подумывал позвонить Андиакису домой и спросить, но в такой поздний час...

– Нет, конечно нельзя. – Макс наклонился над креслом отца и заговорил с ним ласково и отчетливо: – Отец, кто сюда приходил?

Вырванный из мира грез, сэр Джулиан поглядел вверх, сосредоточился и ответил с достоинством:

– Надо было кое-что обсудить.

Произношение его звучало столь же безукоризненно, как всегда, разве что сейчас было слышно, каких усилий ему это стоит. Руки его недвижно лежали на спине кота, и опять-таки было видно, как жестко он их контролирует. Ровно то же самое происходило и с Максом, который изо всех сил обуздывал себя, но я видела, каких стараний стоил ему терпеливый тон. Глядя на них, я ощутила такой прилив любви и сострадания, что мне казалось – именно эти чувства, а вовсе не мокрая одежда заставляют меня дрожать.

– Само собой, – рассудительно пояснил сэр Джулиан, – мне пришлось пригласить его зайти после того, как он подвез меня. Очень мило с его стороны.

Макс с Адони переглянулись.

– Кто это был?

Никакого ответа.

– Он не станет отвечать на прямой вопрос, – сказал Адони. – Это бессмысленно.

– Надо попытаться. Мы должны узнать, кто это был и что он ему сказал.

– Сомневаюсь, чтобы особенно много. Он и мне-то ничего не говорил, только все пытался включить магнитофон и по сотому разу пересказывал легенду, к которой ты пишешь музыку, ну, знаешь, ту старинную историю про остров, которую любил рассказывать Миранде и Спиро.

Макс откинул со лба прядь мокрых волос. В его жесте сквозило почти что отчаяние.

– Надо выяснить теперь, пока он все не забыл. Он ведь прекрасно знал, куда мы отправляемся. И сам согласился держаться отсюда подальше. Боже мой, я был уверен, что теперь ему уже можно доверять. Думал, с Михаэлем он будет в безопасности. Какого дьявола он приехал домой?

– Дом там, где сердце, – вставил сэр Джулиан. – Когда умерла моя жена, дом стал пуст, как огромная королевская кухня, когда в ней не горит очаг. Люси знает, правда, моя дорогая?

– Да, – кивнула я. – Макс, мне уйти?

– Нет, пожалуйста... если ты не против. Если сама хочешь остаться. Отец, послушай, теперь все хорошо. Здесь только я, Адони и Люси. Ты можешь нам все рассказать. Почему ты не остался у Михаэля?

– Бедный Михаэль разыгрывал очень интересную партию, гамбит Стейница, и я в первые же несколько минут потерял ладью. Вы играете в шахматы, дорогая?

– Знаю ходы.

– Пять ходов, и все было бы кончено. Белые начинают, и через пять ходов мат. Заранее ясно. Но тут у него случился приступ.

– Какой приступ? – спросил Макс.

– Я и не думал, что у него сердце не в порядке, ведь он никогда не пьет. Я вполне понимаю, что ты именно поэтому и любишь, чтобы я навещал Михаэля, но уверяю тебя, если выпивать понемногу и время от времени, и только за здоровье друзей, то вреда ни малейшего. Мое сердце, например, крепко, как колокол. Как колокол. Сердце человека, – добавил сэр Джулиан с таким видом, словно решил сменить тему беседы, – там, где его дом. Доброй ночи.

– Подожди минуту. Ты хочешь сказать, что Михаэль Андиакис умер от сердечного приступа? Понимаю. Прости, отец, мне очень жаль. Неудивительно, что тебе захотелось...

– Нет. Нет! Кто сказал, что он умер? Ну конечно нет, там же был я. У них нет телефона, так что я оказался весьма кстати, доктор так и сказал. Правда, мне что-то сомнительно, чтобы у Михаэля случился приступ, не будь меня там. Он всегда перевозбуждается от нашей игры. Бедный Михаэль.

– Ты ходил за доктором?

– Я же тебе сказал, – нетерпеливо ответил ему сэр Джулиан. – Почему ты не слушаешь? По-моему, мне пора спать.

– А что произошло, когда пришел доктор?

– Он уложил Михаэля в постель, и я ему помогал. – Это был его первый прямой ответ, и, кажется, он смутно почувствовал, что что-то не так, потому что, прежде чем продолжать, снова бросил на сына этот свой уклончивый взгляд исподлобья. – Хорошо, что сам-то я здоров, как колокол, хотя никогда не мог взять в толк, отчего это колокола должны быть особенно... особенно здоровыми. Колокольчики звенят в такт и лад, такт и лад. А потом я пошел за доктором. – Он помолчал. – То есть я имею в виду дочь. Да, за дочерью.

– У мистера Андиакиса есть замужняя дочь, – пояснил Адони, – она живет на улице Каподистриас. У нее трое детей. Если ей пришлось захватить их всех с собой, то в доме не осталось места, чтобы переночевать сэру Джулиану.

– Понятно. А как ты добрался обратно, отец?

– Ну, я, разумеется, пошел к гаражу Караманлиса. – Сэр Джулиан вдруг заговорил куда трезвее и с нескрываемым раздражением. – Ей-богу, Макс, не понимаю, отчего ты говоришь так, будто я не в состоянии о себе позаботиться! Пожалуйста, постарайся вспомнить, что я как-то жил до твоего рождения! Я думал, Леандр окажет мне услугу, но его там не оказалось. Только один парнишка дежурный, но он предложил позвать своего брата, чтобы тот меня отвез. Мы с ним очень мило поболтали, очень мило. Я знавал его дядю, Манолиса. Помню, как-то в Авран...

– Так это Манолис привез тебя домой?

Сэр Джулиан сосредоточился.

– Домой?

– Сюда, – быстро поправился Макс.

Старый джентльмен заколебался.

– Собственно говоря, мне пришлось пригласить его зайти. Когда он заехал туда за бензином и увидел меня, ему, можно сказать, ничего не оставалось, кроме как предложить меня подвезти, и я должен был проявить ответную вежливость. Прости, Макс.

– Все хорошо, я понимаю. Он отвез тебя домой, ты почувствовал, что должен пригласить его зайти, и поэтому купил джин?

– Джин? – Сэра Джулиана снова развезло. Мне казалось, я вижу на его лице какую-то внутреннюю борьбу, мерцающие проблески разума, полуутопленные в джине и сне, удерживаемые остатками силы воли. – Этот турецкий джин то еще пойло, бог весть что они туда подмешивают. Он сказал, он его любит... Мы остановились в той таверне, она раньше назвалась «У Константиноса», а как теперь – не помню. В двух милях от Ипсоса. По-моему, он догадывался, что дома никого не будет.

Макс молчал. Лица его я не видела.

Адони нарушил молчание.

– Макс, взгляни... – Он нагнулся, подобрал что-то с пола и вытянул руку вперед. На ладони лежало что-то маленькое – окурок сигареты. – Валялся тут, у камина. Это ведь не из ваших, правда?

– Нет.

Макс взял окурок и поднес его ближе к свету.

– Так и есть, верно? – спросил Адони.